Закрой глаза, пусть ум закиселится.
Вдыхай на раз и выдыхай на сорок,
Когда твое болотце растворится.
Ты будешь Бог, без всяких оговорок.
Сейчас ты сон, увы, не тот кто спит.
А тот кто спит, он не рождался даже,
Но все-таки с тобою говорит,
Он может пить из озера в мираже.

И он придет, вернее ты придешь,
Вы все придете, воры и расстриги,
Когда сгорит каркас и с ним чертеж,
Дурной покой, соборные интриги,
Сгорит планета, детство, микромир,
Взорвутся плахи, виселицы, морги,
Исчезнут коэны, биткоины, эфир,
Никто не выйдет в радиоэфир.

Но что потом? А ничего потом.
Все будет так, как будто бы и было.
И небо вновь раскроется зонтом,
А ты накроешь этот зонт болтом.
И сразу станет зябко и уныло.

Но столько раз ты бился в эту дверь,
Что трещина пойдет по мирозданию,
И вдруг окажется, что на дворе апрель,
И вдруг окажется, что есть конец страданию.
И вдох на раз и выдох никогда,
И ты поймешь, что ты себя и ждал,
Что все мелодии и песни для тебя.

Что все молитвы тоже для тебя!
И все теперь пронизано тобою,
И ты себе за это благодарен!

И вдох на раз и выдох, как хочу,
Не изменив ни запятой пространства,
Я хохочу, я просто хохочу.

Здравствуй, дорогой, из за границы.
Мне тут прилетела телеграмма.
Что не будет скоро телеграмма.

Календарь кричит, что лето близко,
Значит, нас и прочих одичалых.
Будут выпускать уже по спискам.
Акт четвертый. «Родина. Начало»

Наша крыша небо голубое,
Наше все как будто бы Россия.
Стало быть осталась нам с тобою
Гордость, нищета и гипоксия.

Что бы на тебя не повлияло,
Не печалься, сделай милость, милый.
Нам ли тосковать по одеялу?
Мы с тобой ни наглостью, ни силой.

Мы с тобой ни духом, ни коварством.
Разве что привычкой к переменам.
Лечит Соломоново лекарство.

Здесь в горах прохладно, недвижимо.
Горы — облака над облаками.
Что нам безрежимным до режима?
Бурю не удержишь ветряками.

Я был рыбаком на Миссисипи.
Ты был приближенным Хаммурапи.
И сейчас мы только с виду хиппи,
В сущности же — подлинные яппи.

Если ты забудешь кто ты, где ты,
Вот тебе мое воображение.
Мы с тобой не мертвые поэты.
Мы движенье. Вечное движенье.

Дорогой мой вечный собеседник,
Кажется я вдоволь обезумел,
Кажется я вдоволь обезумел.
Глаз отдал и голос потерял.
Я теперь не бедная русалка,
Я теперь не старая гадалка,
Я теперь хожу где не летают,
Слышу то, о чем не говорят.

Мне уже не нужно оправданий,
Я уже нашел себе пространство,
То в котором я не умираю,
То в котором мне не умирать.

Потому что сшито одеяло
Из кусочков разного сатина,
Как из конопляной парусины
Сшиты золотые паруса,
Я их сочинил, а ты увидел,
Мы с тобой прекрасно пошутили,
В наших странных, милых отношеньях
Главное, пожалуй, красота.

Вот как время стало инструментом,
Вот как стало поводом проснуться,
Чтобы никогда не просыпаться,
Чтобы никогда не засыпать.
Я тебя уже не потеряю,
Дорогой мой вечный собеседник,

Я себе хожу по коридорам.
Эти коридоры стали домом.

Вот кто перерезал пуповину.
Вот они откуда эти волны,
Старый мост и сосенные доски,
Рухнувшие подо мной в пучину.
Вот кому приснилась моя мама.

Это мы построили Микены,
Это мы уме’ртвили Хумбабу.
Это ты изгнал меня из рая,
Это я, почти, тебя забыл.
Как же хорошо быть тем, кто помнит.
Как же хорошо быть тем, кто знает.
Мы с тобой отлично пошутили,
Можем, если хочешь, повторить.

Эта бесконечная машинка,
Эта бестолковая крутилка,
Нам дает еще одну попытку,
Выбрать по себе головоломку.
Пусть кипит божественный бульон.

Я сочинил под Императрицу Аллегровой
Лучшие из своих стихов.
Латентное желание быть увезенным на окраину Москвы —
Не иначе. Там трава была зеленее, девки все как-то ярче.
Однажды добавлю к этому — писька стояла лучше.
Вот тебе моя житейская мудрость, уверен это то, что тебе сейчас нужно.
Если представится выбор: повзрослеть или охуеть, не задумываясь выбирай второе, потому что если задумаешься — повзрослеешь.
А если повзрослеешь, сразу захочется кресло, камин и трубку. Раз, другой и внутренний Ватсон без трубки уже не может. А потом и без бильярдного шара в жопе.
В общем надо оно тебе быть взрослым?
Есть и хорошее, конечно, кто-то из друзей уже влез в ипотеку, вот им-то совсем не до караоке. А ты пока можешь петь. Про императрицу, про белые розы, про мальчика, который все еще хочет в Тамбов.
Я посвящаю это стихотворение
Лилит Карапетян, как квинтэссенции всего того, что могло бы остаться в прошлом, но прошло мимо даже этого прошлого, лишь слегка задев рукавом рубашки.

Вот ты уже и не против
Что твое время уходит,
Что твоя жизнь происходит
Вот ты уже и не против.
Ниточки связаны снова
Гуще чем черная краска
Ты видишь каждое слово
Каждое слово — подсказка.

Шива лежит на постели.
Он непременно проснется.
Если его не разбудят,
Раньше, чем Шива проснется.

Вот ты уже и не против
Что неразбуженный Шива
Спящий лежит на постели,
В сущности, рядом с тобою.
Ты его плюшевый мишка.
Ты его птичка со вспышки.
Самообман и не более.

Пошлая будто интрижка.
Шива всего лишь игрушка
Шива всего лишь фигурка
Взятая в день металлурга,
Ставшая вдруг Демиургом;

Как это вышло?
Не знаю.
Кто это видел?
Не помню.
Этих двух вроде бы хватит,
Больше не нужно фамилий.
Лучше смотри на картину,
Ах, ну какая в ней дырка.
Все на холсте не охватишь —
Вот и проделали дырку.
Дедовский, в общем-то способ.
Выйти однажды за рамки.
Сделать чтоб Шива проснулся.

Рамки удержат картину,
Над изголовьем кровати,
Дырка в картине откроет,
Как пробуждается Шива.
Ты пробуждаешься тоже,
Только уже не на ложе,
Ведь если Шива проснулся
Ложе уже и не нужно.
Ведь если ты пробудился
Значит и Шива не нужен.
Значит картина исчезла...
Дырка, по счастью, осталась.

Детская шалость, сначала запутай,
Сам же потом развяжи —
В этой игре все мои институты
Призраки и миражи.
Я поднимался все выше и выше
Разум сплетая в клубок.
И доигрался распутать — не вышло
Уровень сложности Бог.
Очень не трудно лишиться рассудка,
Если полезть не туда.
Столько ли было часов в моих сутках?
Вроде бы нет, не всегда.
Думать о вечном, навечно.
Прекрасно!
Истина, как это так?
Мне здесь опасно, а ты здесь напрасна.
И все равно мы здесь.

Дорогой Бог, дорогой я,
Голос из головы.
Я твой, ты мой,
Заперты мы.
Заперты.
Ты сказал подождать тебя здесь,
Скоро, сказал, приду!
И оставил навечно!
Жестокая шутка,
Я с тобой так же
Уже пошутил.
Сегодня фонарик в твоих руках,
Завтра я буду пытать тебя.
Заперты мы,
А ты думаешь заперт здесь
Только я.
Меня не обманет синее море,
Меня не обманут люди,
Я знаю, что нет морей,
Нет людей, только ты
Только я,
Это так просто и тысячи лет,
Есть чтобы смириться с этим.
Но моя больная, искореженная страхом
Фантазия,
Говорит мне о том, что и ты
Тоже вымысел.
О том, что я здесь один,
В темноте.
Голос из головы —
Это я.
Запертый
Запертый.
И ты говоришь бессмертный.
Проверь, говоришь, и тогда появится,
Сразу появится общество.

Я слышу правду, правда сквозь слова.
Она ко мне приходит еженощно.
Где голова?
А вот же голова —
На проводах и трубах
Водосточных.
Я здесь хожу, и всюду, и везде,
И словом "Есть", как рябь иду по слогу,
Но выбрал путь отнюдь не по воде,
Я лишь затем, чтоб ощутить дорогу.
И я не Бог, я Божий ученик,
Я Божий человек и Собеседник.
Как есть огонь и он в меня' проник,
Так я' в огне, и отрок и наследник.
И вот теперь
Мой вечный диалог,
Зажатый, как энергия в спирали,
Промежду строк мне очертил порог,
А строки мне
И дверь нарисовали.
Но только грань, что от меня до ней,
Как Азбука мне видится надёжной.
Я был и есть не худший из людей,
Но быть не худшим в общем-то
Не сложно.

Последний станс, последняя строфа,
Не нужная и тем она прекрасна.
Как голоса.
Какие голоса?
Которые мы слышим не напрасно.

Жизнь свою представив без прикрас,
Редко кто останется доволен.
Наши дети будут лучше нас,
Если мы, конечно, им позволим.