На синем покрывале лежал худой старик,
И часики стучали его - тик-тик, тик-тик,
Старик лежал, не видя, хватая воздух ртом,
Как-будто бы в обиде.
На что?
На что?
За что?
И комната стояла на синем этаже,
И комната кричала -
уже,
уже,
уже!
А за стеною синей, стучали по ладам,
И музыка звучала -
тадам,
тадам,
тадам.
И там за синей рамой, где реки под окном,
Она ложилась прямо
на дно,
на дно,
на дно.
Под тяжестью снаружи, на собственной груди,
Она вонзалась в уши -
уйди,
уйди,
уйди.
Ушёл, как не бывало, а музыка, пока,
Легла на покрывало, где нету старика.

Не смотри в зеркала,
Я тебя заберу —
Шептала она три ночи назад.
Спи
И не спи,
Если сможешь - проснись к утру,
Встанешь ночью с постели
Ну стало быть сам виноват.

Две ночи назад звучало —
Комната — это я,
В каждом зеркале маленькой спаленки
Кто-то живёт.
Кто-то знает родителей,
Кто-то похож на тебя,
Кто-то выйдет наружу
И место твое займёт.

Ночью прошлой
Царапало шею — разбей, разбей...
С отраженьем лицом к лицу,
Но в лице не схожи.
Ночь прошла.
Скоро день подойдет к концу.
Не смотри в зеркала,
Они тебя видят тоже.

Скоро выйду из дома искать самого себя,
А когда не найду, сотворю по себе кумира.
Я опять буду жить никого-никого не любя,
Под собою не чуя страны или целого мира.
Скоро холод наружний замерзнет от холода в.
Снова стану распорот, распят и протянут под килем.
Скоро синь под глазами дойдет до морской синевы,
И зеленая дверь превратится в зеленую милю.

Если можешь, всегда оставайся солнцем,
Не теряйся в простуде,
Собой не корми сквозняки.
Ты разбита, устала,
Тебя клонит в сон целый день.
Надоели дожди,
Жизнь в двоичной системе,
И глубокие тени...
Что, впрочем, уже синяки.

Но, родная, возьми пастель, застели постель,
Ярко-синим на ярко-белом ладони след.
Наши встречи не будут помнить и двух недель,
Может, день или два мы скопили
За столько лет.

Погаси свет, положи на окно листок.

---
Если долго идти на восток, можно встретить любовь,
Вероятность не бог весть, но Бог есть -

Пусть дорогу осилит идущий,
Кошмар - спящий,
Настоящего и настоящей.
Настоящего и настоящей.

На восток гонит - где же твое окно?
И не важно что будет потом,
И не важно что было до.
Безраличны мои "ну" и твои "но",
На восток гонит - где же окно?

В цейтноте и я, и ты.

---
Если можешь, всегда оставайся солнцем,
Обещаю, что встречу с тобой восход.

Ветрено в сентябре любого месяца,
Весело в мае любого дня.
Если решила повеситься — вешайся
без меня.
-
Моя милая пери... или лоли?
Ну, куда нам с тобою жить, поживать?
Если и будет край у моей земли,
Я не рискнул бы с собою тебя позвать. —

Скупше становишься в строчках и слове "люблю",
Люмпенская привычка — беречь тепло.
Скажут за каждую букву платить по рублю —
Вот и поэтов осталось малым-мало.
-
А пока не ввели налог на дешёвый слог,
Буду летать на ядре, обивать порог,
Разных хороших и разных, хороших дам.
Петь серенады, скрипачить — тарам-парам.
-
И пусть вянут цветы на балконах.
-
Моя милая пери... или лоли?
Если найдется край у людской любви,
Я говорить об этом тебе не стану.
Старость на душу ляжет — сама поймёшь.
Ты всё поёшь...
А тебя ни во что не ставят.
Будет и завтра доступная молодёжь.
-
Счастья тебе, моя милая
и пустая.

За что я ненавижу города?
Их запахи и звуки,
Провода, стремящиеся ныне в бесконечность,
Горизонтальность площадей,
Кварталы красных фонарей,
И красных лиц.
Все меньше заграждений и границ,
Но вместе с тем пространство для полета
Сужается под прессом – дом\работа,
Работа\дом\среда\четверг\суббота.
Нетягостные будни, что с нас взять?
А хочется захлопотать в ладоши,
До боли, сжать
Пружину.
Всех сюда,
В одну Москву.
И не пустить обратно,
Покуда не рассыплется скелет.
Покуда не найдется мой билет,
Сгоревший далеко и безвозвратно.
За нашу радость понятыми быть,
Тебе дано с лихвою расплатиться,
Усталостью, возможностью остыть,
Привиться
к оскуделости привычной,
Родить детей и выстроить дома.
А мне плеснули горечью столичной,
На срез провинциального ума,
И чья-то, в прошлом, близкая судьба,
Становится навеки безразличной.
Я, как писатель повидавший свет,
Пересекавший на осле экватор,
Отныне ненавижу города,
Так лестница не любит эскалатор,
И так не терпит времени вода.
За то, что городам
принадлежат,
А я, увы, всего лишь арендатор.

Стою у зеркала, гляжу через окно,
И вижу, как родители водили
На свадьбу, на крещение, в кино.
Но в зеркале увидеть не дано,
Чего-то там, что мы не полюбили,
Не понимали, а потом забыли,
В соленых странах, горьких городах
Мы это «что-то» попросту зарыли.
Теперь жалеем, просимся туда,
Теперь уже мы счастливы там были.
Растаю я, и побежит ручей,
В босое, отутюженное детство.
Где месяцами ждали новостей
Толпой детей живущих по соседству.
А нам суют десятки мелочей:
Мечи, полынь, прививки от клещей
И прочее ненужно наследство.
Стою у зеркала, на каменном полу,
И отраженье вижу, но чужое:
Заросшего, лохматого изгоя
Прижавшегося к мертвому стеклу.